<<<<<  | оглавление |  >>>>>

1.2. Проект региональных онтологий

Проект региональных онтологий был развит Гуссерлем в ходе трансцендентального преобразования феноменологии, начавшегося в первой декаде ХХ века. Основные положения проекта содержатся в трех книгах «Идей к чистой феноменологии», из которых только первая («Общее введение в чистую феноменологию», 1913) была опубликована при жизни философа. Следует обратить внимание на преемственность этого учения с более ранними взглядами Гуссерля, а именно: идея формальной онтологии уже заключалась в замысле чистой логики, а различие формальных и материальных понятий было введено еще в третьем Исследовании ЛИ II.

Согласно Гуссерлю, все сущее может быть разделено на несколько взаимосвязанных регионов, коррелятивных основным типам апперцепции сознания и имеющим между собой сущностные отличия. То же, соответственно, относится и к наукам, изучающим тот или иной вид предметности, поскольку научное постижение в своем предельном модусе также представляет определенный тип конституирующей активности. Исследования регионов могут строиться на основе экспериментального изучения их фактуры, как это делается позитивными науками, и на основе априорного изучения всеобщих структур региона, о чем свидетельствует существование теоретических дисциплин. Таким образом, уже эксплицированное нами различие между реальным и идеальным, между фактом и сущностью[1], соответственно, между науками о фактах и науками о сущностях становится одним из основных принципов гуссерлевской классификации наук. При ближайшем рассмотрении оказывается, что парадигмой для генерализации указанного подхода выступают отношения формально-математических наук и естествознания.

Остановимся подробнее на отношениях между науками о фактах и науками о сущностях, т.е. между эмпирическими и эйдетическими науками. Если первые, как уже было отмечено, устанавливают индуктивные, а значит вероятностные, закономерности в сфере конкретных фактов, то вторые имеют дело с безусловно значимыми в их всеобщем применении априорными законами. Любое эмпирическое познание вместе со своими результатами имеет релятивный характер, оно зависит, помимо прочего, от открытия тех или иных фактов, от уровня технического обеспечения экспериментов, от выбора методики истолкования опытных данных. Причем, сами факты отнюдь не остаются неизменными, но «эволюционируют с прогрессом познания» [ЛИ I, 17, с.352]. Априорное познание не содержит фактов и не зависит от эмпирического познания, а, напротив, составляет условие его возможности и «всегда уже заключено также и во всяком познании реального» [Хайдеггер, 63, с.80]. В самом деле, всякий эмпирический факт уже предполагает некую теорию, согласно которой он принимается в качестве факта науки. Далее: цели эмпирической науки, ее методология и когда-либо ставившиеся в ней проблемы безусловно имеют априорный тип и подчинены сущностно всеобщим проблемам, которые соответствующие науки должны осознать, чтобы работать с ясностью целей и методов [ФП, 85, S.93; см. также Идеи I, 12, с.36]. Другими словами, и в области эмпирического мышления должны существовать идеальные элементы и законы, в которых a priori коренится возможность эмпирической науки. Так Гуссерль подводит нас к тезису, что каждая эмпирическая наука имеет теоретический фундамент в соответствующей априорной науке [см. 12, с.37]. По сути, основатель феноменологии генерализирует задачу исследования априорных условий возможности науки, которую в свое время поставил Кант в отношении математики и естествознания. По Гуссерлю, каждый бытийный регион имеет свою сущностную всеобщность, свое специфическое Априори [ср. Drüe, 70, S.39].

Отсюда проистекает потребность в систематическом исследовании идеальных структур всех регионов сущего. Такое исследование в то же время должно выполнять функцию прояснения «фундаментальной сущности, идеи всякой науки того или иного категориального типа, а также идею ее метода как «смысла», предшествующего самой науке» [Идеи III, 83, p.11]. Эта задача не является делом частных наук, но находится в ведении философской теории науки: «Схватыванию «сущности» числа,— писал Гуссерль,— прояснению основного понятия арифметики и пониманию фундаментальных источников ее методологии нас не сможет обучить ни теория интегрального исчисления, ни какие бы то ни было рефлексии на подобные теории» [ibidem]. Развитие региональных эйдетик, открытие априорно значимых для регионов законов и истин позволит, по мысли философа, поднять на новый уровень исследования позитивных наук, будет способствовать их прогрессу.

Науки, занимающиеся изучением сущностных (априорных) структур регионов, суть региональные онтологии. «Каждому региону соответствует региональная онтология с целым рядом самостоятельных, замкнутых в себе, и, возможно, опирающихся друг на друга региональных наук (Гуссерль называет их также «эйдетическими» или «рациональными» науками — И.Ш.),— каждая такая наука и отвечает одному из наивысших родов, сходящихся в единстве региона. Подчиненным родам соответствуют просто дисциплины или так называемые теории...» [Идеи I, 12, с.65]. Региональные онтологии в качестве эйдетических наук (в общем смысле) являются конкретными, а их несамостоятельные компоненты — абстрактными. Во главе каждого региона стоит «региональная сущность», т.е. наивысший род, выражаемый в наиболее общем понятии (категории) региона и сущностно детерминирующий все его возможные предметы и роды. Эйдетические науки имеют категориальное устройство. Категории подразделяются на единичности, виды и роды. Эйдетическая единичность — это то, что не может быть видом, не имеет сущностных подразделений; с другой стороны, наивысшим родом является тот, над которым более нет рода. Для понимания специфики гуссерлевского априоризма важно иметь в виду, что согласно его учению «эйдетически-единичное имплицирует всю совокупность стоящих над ним всеобщностей, каковые со своей стороны постепенно “заключаются друг в друга”, нечто высшее всякий раз в чем-либо низшем» [там же, с.44]. Таким образом, регион есть, собственно, наивысший род, имплицируемый той или иной единичностью.

Гуссерль особо акцентирует вопрос о методе получения априорных категорий. В этом пункте феноменологический подход кардинально расходится с кантовским принципом «трансцендентальной дедукции». Согласно Гуссерлю, мы не можем дедуцировать априорные понятия из некоторых неинтуитивных принципов или системы мышления, но должны с очевидностью усматривать их самих в оригинально дающем созерцании [Идеи III, 83, p.22]. Сущностному видению нас может научить метод идеации. Как отмечал М.Хайдеггер, «открытие категориального созерцания впервые показало конкретный путь для адекватного и доказательного исследования категорий» [63, с.78].

В третьей книге Идей[2] Гуссерль посвящает целую главу исследованию феноменологического метода прояснения научных понятий. Все науки нуждаются в обосновании относительно используемых ими понятий и высказываний, поскольку положения наук значимы только тогда, когда по-своему значимы их понятия [Идеи III, 18, с.235]. Прояснение научных понятий составляет одну из насущнейших задач соответствующих эйдетических дисциплин. Важность этой задачи обусловлена не в последнюю очередь тем обстоятельством, что по мере развития науки ее работа все более переносится в сферу чисто символического мышления, удаляясь от интуитивной ясности понятий, которые теперь используются «как фишки в игре» [там же]. Напомним, что уже в ЛИ II-2 Гуссерль опознал чисто сигнитивное (символическое) мышление как «несобственное». Позже затронутая в Идеях проблематика будет детально разработана в Кризисе под рубрикой «научных идеализаций». В Идеях III Гуссерль выделяет три типа основных понятий: a) логико-формальные; b) понятия, выражающие региональные сущности; c) материальные спецификации региональных понятий [там же, с.237]. Эта классификация понятий вполне соотносится с гуссерлевским разделением наук на эйдетические ((a) формальные и (b) материальные) и (с) частные, образуя иерархический порядок нисхождения от наиболее общих и формальных понятий к частным и конкретным. При работе со сложными понятиями необходимо проводить различие между прояснением и приведением к отчетливости. Последнее представляет собой анализ значения и может быть осуществлено — подобно любой аналитической процедуре — целиком в сфере мышления. В прояснении же понятий мы выходим за пределы сферы чистого мышления к созерцанию, нацеливаясь на совпадение значений мыслимого и созерцаемого. Прояснение, таким образом, есть не что иное, как приведение к очевидности.

По типу сущности все категории первично разделяются на формальные и материальные (содержательные). Это разделение проведено Гуссерлем уже в §11 третьего Исследования ЛИ II, предопределяя фундаментальное членение регионов на формальные и материальные. По Гуссерлю, различие между формальной и материальной сферой «отражает истинное различие между аналитически-априорными и синтетически-априорными дисциплинами и, соответственно, законами и необходимостями» [ЛИ II, 20, с.233-234]. Здесь мы обнаруживаем еще одно значительное расхождение гуссерлевского априоризма с априоризмом Канта. Согласно Гуссерлю, суть различия между аналитическими и синтетическими априорными утверждениями состоит в том, что первые абсолютно независимы от содержательного своеобразия той предметности, к которой они применяются, и позволяют себя полностью формализовать, тогда как в отношении вторых — синтетически-априорных — формализация невозможна salva veritate [там же, с.236-7].[3] Вследствие этого синтетически-априорные истины ограничены конкретным регионом и применимы только к его содержанию. В противовес кантовскому формальному подходу Гуссерль утверждает тезис о «конкретном Априори», замечая, что «под синтетическим познаниями a priori следовало бы разуметь региональные аксиомы, и тогда у нас было бы столько несводимых классов подобных познаний, сколько регионов» [Идеи I, 12, с.49]. Кантовские «категории» переосмысляются Гуссерлем в основополагающие региональные понятия (высшие роды), число которых соответствует числу региональных онтологий. Право формальной онтологии выступать наряду с материальными обосновывается тем, что она также имеет свою региональную категорию — «предмет вообще», определяющую всю совокупность формальных понятий и аксиом. И именно посредством своего категориального устройства материальные онтологии связаны с формальной.

В соответствии со своим пониманием Априори Гуссерль пытается развести принципы содержательной и формальной классификации эйдетических понятий. Принципом содержательной классификации он считает «генерализацию», т.е. эксплицирование рода в материальных онтологиях. Так, содержательным родом понятия «красное» будет «чувственное качество», а понятия «треугольник» — «пространственный облик». Эйдетические единичности и виды в рамках материальных онтологий подчинены своим содержательным родам. В то же время путем «формализации» материально-эйдетические понятия могут быть подведены под категории формальной онтологии. Например, «красное» и «треугольник» подводятся под формальный род «сущность».

Несколько слов о высших категориях, или регионах. В текстах Гуссерля мы сталкиваемся с интересным обстоятельством. С одной стороны, Гуссерль говорит о содержательной несводимости регионов друг к другу. Предел генерализации, стало быть, обнаруживается в высших региональных сущностях. Но сам принцип разделения регионов как регионов сущего указывает, что в основании классификации должна лежать некая высшая содержательная категория. В ОС Гуссерль упоминает «высший конкретный род» Вещь [78, S.437]. Если действительно речь идет о высшем конкретном, а не формальном, роде — на что указывает также употребление “Ding” вместо привычного “Gegenstand” — возникает вопрос, почему избранна именно эта категория? Неужели все сущее может быть подчинено категории «вещь»? Духовный регион, сознание, в согласии с концепцией Гуссерля, не есть нечто «вещеподобное», сознание не имплицирует вещность. Как бы фактически не обстояло дело с категорией «вещь» в гуссерлевских текстах, a priori ясно, что основание выделения региональных онтологий составляет «высший конкретный род», и наиболее подходящим претендентом было бы здесь Бытие (или, что для Гуссерля то же самое, — Сущее как таковое). Если это так, то хайдеггеровская критика упущения вопроса о бытии [63, §§11-13, ос. с.138] обретает новый смысл. Правда, стоит учесть, что бытие у самого Хайдеггера — в силу «онтологического различия» — не может быть представлено как род [58, с.3].

Далее мы рассмотрим классификации материальных и формальных онтологий.

Формальный регион не является однопорядковым с материальными. Как замечает Гуссерль, «он, собственно, не регион, а пустая форма региона вообще», все другие регионы стоят не рядом с ним, а под ним [Идеи I, 12, с.39]. Формальная онтология предписывает формальное строение любому возможному региону, любой науке, она содержит всеобщие конститутивные определения предмета как такового. В принципе, формальная онтология есть не что иное, как чистая логика, расширенная до mathesis universalis [там же, с.40]. Учтем, однако, что это расширение предполагает также включение форм ценностей, практических предметностей и т.п. [там же, с.318]. Основополагающие истины формального региона Гуссерль характерно называет «аксиомами». Логические понятия, из которых состоят аксиомы, представляют собой аналитические единичности, т.е. в формальном регионе не существует содержательной иерархии категорий. В качестве примера логических понятий можно было бы указать понятия значения, предмета, истины, отношения, положения дел, тождества, равенства, целого и части, рода и вида. Примером конкретных разработок в области формальной онтологии могут служить исследования о целом и части, о самостоятельных и несамостоятельных предметах из второго тома ЛИ.

Материальные онтологии разворачивают понятия формальной на материале выделенных регионов сущего, образуя определенную последовательность уровней, или «страт», где каждая онтология более высокой страты фундирована в онтологиях предыдущих страт. В третьей книге Идей Гуссерль выделяет три материальных региона: материальную природу, конституируемую в актах «материального восприятия», живой организм, основным типом конституирования которого выступает восприятие тела и психическую реальность, постигаемую путем вчуствования. Сравнивая эту классификацию с той, которая дается в «Исследованиях по конституции» (Идеи II), мы обнаруживаем существенные несовпадения, свидетельствующие о новых попытках философа преодолеть проблему «расчленения» по регионам телесно-душевно-духовных целостностей. В Идеях II появляется целый раздел, посвященный конституции духовного мира, который вообще не фигурирует в качестве особого региона в Идеях III. Различение души и духа предстает в Идеях II как фундаментальное различие «между природой и миром духа, между естествознанием и науками о духе, между естественнонаучной теорией души, с одной стороны, и теорией личности (теорией Ego, эгологией), так же, как и теорией общества (теорией сообщества), с другой стороны» [82, p.181]. Мы ограничимся здесь только этим кратким указанием с тем, чтобы более подробно разобрать проблематику конституирования душевно-духовной жизни во второй главе диссертации.

Низшим регионом реальности, фундирующим другие конкретные страты, является материальная природа, чья сущность выражается в категории «материальная вещь». Несмотря на то, что конституирование материальных вещей может быть вплетено в конституции предметностей других страт, мы можем усмотреть специфические для них тип и взаимосвязь конститутивных актов, заключающихся в «материальном восприятии», т.е. восприятии, ориентированном на нечто материальное [см. 83, p.2]. «Материальное восприятие является особым случаем восприятия чего-либо протяженного, к которому, конечно, принадлежит и восприятие фантома» [ibidem]. Вслед за Декартом Гуссерль считает протяженность основной характеристикой материальной вещи, к которой априори относятся все другие ее свойства [см. 82, p.31f]. К сущности материальной вещи принадлежит также то, что ее пространственно-временные отношения постигаются как каузальные. При этом каузальность не является каким-то привнесенным свойством. Согласно Гуссерлю, реальное становится реальным лишь в каузальных отношениях с другими реальностями, оно не имеет безотносительной субстанции «в себе», как полагали Декарт и Спиноза, но приобретает субстанциальность в качестве члена отношений. Материальный опыт природы, таким образом, конституируется в единообразной пространственно-темпорально-каузальной взаимосвязи [см. 83, p.2]. Познание материальной природы означает для естествознания то же самое, что познание каузальности. «Все науки о реальном являются каузально объясняющими, если они действительно хотят определить объективную значимость того, что есть реальное» [цит. по: 57, c.112]. Поскольку конституирование материального мира представляет собой низший уровень познания, мы наталкиваемся на материальное как на нечто безосновное, не предопределенное чем-то иным, т.е. как на замкнутое в себе единство [см. 83, p.3].

На следующем уровне конституируется онтология органической природы, собственным типом постижения которой выступает схватывание живого организма. Необходимо различать материальные определенности живого организма и его специфические животно-организменные определенности. К последним принадлежат реальные единообразия «полей ощущений» (тактильного визуального и т.д.) в своих обстоятельственных состояниях и изменениях. Поля ощущений с присущей им формой локализации создают особую страту сенсуальных контекстов организма. Отношение живого организма к материальному субстрату достаточно вариативно. С одной стороны, живой организм включает в себя такие части, которые не могут быть отторгнуты без того, чтобы он перестал быть живым организмом. Но, с другой стороны, он может оставаться живым организмом и после отторжения некоторых материальных частей и при этом даже не потерять всех своих полей ощущений [ibid, p.6]. Еще одно специфическое свойство живого организма заключается в том, что он может «продолжать себя» в инструментах при их использовании. И это означает не только продолжение ощущающего живого организма, «но также живого организма как органа воли» [ibidem].

Эйдетическую науку о живом организме Гуссерль называет «соматологией». Органическая природа не образует изолированной реальности, но надстраивается над материальной природой, поэтому ее познание требует также использования и материального опыта. В сущности этой науки заключена определенная двойственность, проявляющаяся в том, что соматология имеет дело с материальными свойствами живого организма и одновременно формирует свой специфический вид опыта, который состоит в прямом «соматическом восприятии», доступном исследователю лишь в отношении своего собственного тела, и последующем «соматическом истолковании» (Eindeutung) [ibid, p.7]. Исследование живой органики ведет к весьма своеобразным феноменологическим анализам, так как мы не только воспринимаем живой организм, но и воспринимаем «посредством» живого организма. Концепция соматологии предполагает чистое отделение ощущений от всей той «текстуры», в которую они «вплетены». Может возникнуть проблема отграничения соматологии (коррелятами которой в естествознании выступают зоология, психофизиология и подобн.) от психологии, поскольку последняя также исследует ощущения-чувства. Однако, отмечает Гуссерль, в психологии и соматологии ощущения-чувства схватываются принципиально различными способами в различных видах опыта, поэтому в этих опытах к данности приходит различное: чувственность живого организма и ощущения-чувства, служащие основой для интенциональных функций души [ibid, p.13f]. Вследствие двойной функции ощущений психологическое и соматологическое схватывания тесно переплетены, но не смешиваются друг с другом.

Значительное место в Идеях отводится исследованиям душевно-духовного региона. Такое подчеркнутое внимание к этой страте объясняется тем, что коррелятивная ему эйдетическая наука — феноменологическая (или рациональная) психология является наиболее близкой к феноменологии дисциплиной. Поскольку феноменологическая психология выступает главной темой нашей работы, анализу ее оснований (по Гуссерлю) посвящена отдельная глава. Там же, на примере работы конкретной эйдетической науки, будет раскрыта и присущая этим наукам методология.

Вышеизложенное проясняет, каковы в целом роль и место эйдетических наук по отношению к эмпирическим. «Всеобщая эйдетика», о которой говорит Гуссерль, относится к тому разряду философских поисков, который мы привыкли именовать «теорией науки». Действительно, по своему замыслу, эйдетические дисциплины, формируя региональные онтологии, закладывают теретико-смысловой фундамент в построения наук, работающих с конкретными фактами регионов. De jure эйдетические науки предшествуют эмпирическим, несмотря на то, что de facto их создание инициировано потребностью в рациональном осмыслении, возникающей в самой позитивной науке. Вырабатываемые эйдетическими науками сущностные понятия и законы, словом, их априорные истины, предписывают правила возможного опыта и всегда уже заранее значимы, поскольку в этих науках речь идет о возможном предмете той или иной науки как таковой. Гуссерль выдвигает следующий принцип: «Если мы обладаем эйдетической наукой, то мы знаем заранее (априори), что ничего не может случиться в сфере фактуального существования из того, что исключается по сущности сущностями, экземплифицированными в ней, и что, с другой стороны, все, что происходит, должно произойти в данной сфере таким образом, как эти сущности того требуют со свойственной им необходимой определенностью» [цит. по: 56, c.241сл]. Так, региональная категория обозначает коррелятивную основному типу конституирования всеобщую форму всех объектов возможного опыта данного региона, вне зависимости от вариаций содержаний этих объектов. Например, все объекты материальной природы необходимо суть материальные вещи. «Если нечто вообще имеет опытный характер (в этой системе опыта),— пишет Гуссерль,— то оно установлено здесь ео ipso не просто как объект вообще, но как res extensa, материальная вещь; и это выражение определяет не содержание, но форму для всех возможных объектов возможного опыта данного типа в целом» [83, p.29].

Чтобы постичь целостность гуссерлевского замысла «реформы наук», необходимо также выяснить отношение эйдетических наук к «чистой», или трансцендентальной, феноменологии. «В эйдетике пространства, или материальной природы, разума, etc.,— разъясняет Гуссерль,— мы заняты догматической наукой под названием «онтология». Мы судим о пространственных образованиях как таковых, о психике и психических свойствах как таковых, о человеческих существах как таковых» [ibid, p.69]. В чистой феноменологии, путем искажения естественной установки, мы обращаемся к трансцендентально-очищенному сознанию, конститутивная деятельность которого лежит в основе всех специфических видов опыта. Поэтому в феноменологии сознания физической вещи вопрос стоит не о том, что вообще есть физическая вещь и что по истине ей принадлежит как таковой, а о том, как квалифицируется сознание физической вещи, какие типы такого рода сознания должны быть различены, каким образом физическая вещь как таковая манифестирует себя в свойственных сознанию способах, а также, как сознание исходя из себя может быть познанием фактуально существующего и небытия, возможности и невозможности физической вещи, и что в соответствии со своей сущностью есть «легитимация» себя фактуально существующим [ibid, p.72]. Таким образом, «феноменология в нашем смысле есть наука об «истоках», «матерь» всякого познания; и она является материнской почвой всего философского метода: все ведет назад, к этой почве и к работе на ней» [ibid, p.69]. Все связи истин научных дисциплин, сначала фактуальных, а затем и эйдетических отсылают к конститутивным взаимосвязям сознания, изучаемым в своей чистоте трансцендентальной феноменологией. Все онтологии подлежат трансцендентальной интерпретации; тем самым, они «включаются» в единую трансцендентальную онтологию. Может возникнуть вопрос, каким образом феноменология предоставляет основания дедуктивным наукам, той же логике? Во-первых, проводя аналогию между феноменологией и эйдетическими дисциплинами, Гуссерль указывает, что феноменология является материальной эйдетической дисциплиной, исключающей дедуктивную теоретизацию. Во-вторых, дедуцированные положения опираются на аксиомы, которые представляют собой усмотренные с очевидностью сущности, «положения вещей», поэтому созерцание сущности предшествует любой дедукции из аксиом.

Обозначим в заключение некоторые проблемы рассматриваемого проекта. Несмотря на заявления Гуссерля (см. напр., примечание 13), у нас есть основания полагать, что его концепция Априори ведет, по крайней мере, к девальвации этого понятия. При этом мы опираемся на тезис, что никакое изменение понятия не должно приводить к такому выхолащиванию его смысла, в результате которого оно становится самопротиворечивым. Фактически речь идет об очевидном запрете на употребление измененного понятия — а изменение может достигать полной противоположности — в исходном смысле. Гуссерль выдвигает явно самопротиворечивое положение, когда, с одной стороны, он в полном согласии с кантовским понятием априори, утверждает, что «эйдетические истины… не могут быть подтверждены или опровергнуты никаким (выделено мной — И.Ш.) опытом» [Идеи III, 83, p.41], а, с другой стороны, считает, что эти (априорные) истины обретаются в особом роде опыта, пределом которого является очевидное усмотрение. Двусмысленность понятия «опыт»[4], которая сквозит в гуссерлевских рассуждениях, здесь элиминирована тем обстоятельством, что первое утверждение носит всеобщий характер. Предшествующее рассмотрение гуссерлевской концепции очевидности показало, что любая очевидность имеет презумптивный статус и может быть перечеркнута или скорректирована в последующем опыте. Проще говоря: то, что сегодня усмотрено с адекватной или даже аподиктической очевидностью, завтра может быть опровергнуто в аналогичном опыте. Таким образом, Априори у Гуссерля ставится в зависимость от некоторого рода опыта.[5] Девальвацией понятия Априори мы как раз и называем такое положение дел, при котором первоначальный смысл этого понятия — независимость от опыта — обесценивается. Следствием попытки использовать обесцененное понятие в исконном смысле является самопротиворечивость.

Может ли гуссерлевская концепция Априори быть непротиворечивой? Согласно его учению, материальное Априори имеет силу только в пределах своего региона. Вместе с тем, само членение регионов подразумевает Априори, которое должно быть значимо для всех регионов. Это Априори не должно быть формальным, поскольку формальное не может имплицировать материальные различия. Иными словами, региональное расчленение сущего по типам конституирующего сознания предполагает общезначимое материальное Априори. «Парадокс субъективности», о котором говорил Гуссерль, заключается на деле в том, что материальное Априори субъективности (как одного из регионов) должно иметь статус универсального. В то же время Априори чистого сознания зависит от своего опыта, опыта очевидности.

Если мы попытаемся понять, как на самом деле построена гуссерлевская классификация наук, то обнаружим, что она опирается на эмпирические факты и имеет своей предпосылкой существование наук в их исторически сложившихся формах. Гуссерль и не склонен этого отрицать, указывая, что развитие эйдетических наук идет путем рационализации эмпирических [Идеи I, 12, с.38]. Но при таком подходе априорное знание явным (и неявным, в смысле непроясненных следствий) образом ставится в зависимость от фактичности и eo ipso дискредитирует себя в качестве априорного знания. Как уже было замечено, гуссерлевская классификация во многом исходит из факта существования математизированного естествознания, генерализируя отношения математики и физики. Гуссерль довольно часто прибегает к этой аналогии для характеристики отношений между эйдетической и эмпирической наукой, хотя и указывает на опасность подобных сравнений («эйдетическая психология — это не математика психического»). С другой стороны, усмотрение Априори на основе фактов вкупе с «генерализацией» ведет к известной произвольности региональных категорий и предполагает некую самопонятную концепцию исходного факта. На это Гуссерль замечает только, что все понятия, общие и частные, происходят из опыта и их пригодность должна быть подтверждена в континуальном процессе дальнейших опытов. «Мы всегда должны быть готовы изменить их в соответствии с опытом» [Идеи III, 83, p.23]. Таким образом, попытка навязать реальности априорное строение, якобы почерпнутое из нее самой, сталкивается с серьезнейшими трудностями.

Концепция конкретного Априори снимает проблему актуальной полноты системы категорий, потенциальная же полнота гарантируется здесь самим принципом классификации, в основе которого лежит видоизменный тезис Беркли: быть — значит быть для сознания. В случае появления какого-либо нового типа реальности, ему с необходимостью будет соответствовать некий тип конституирования в сознании. Тезис универсальности и первичности сознательного опыта, равно как и некоторые существенные моменты гуссерлевского априоризма, мы будем более подробно рассматривать в следующих главах.

<<<<<  | оглавление |  >>>>>

Вы можете обсудить диссертацию на Форуме или отправить письмо автору

Copyright © 2001-2003 Иван Шкуратов
Последние изменения внесены 09 марта 2003 г.